13 ответов в теме

[Aspero]

Осень

Я боюсь осени...
Боюсь осеннего настроения, осенних мыслей, осенних ощущений.
Что для меня осень..? Она бывает разной. Она может быть серой, срывающей одежду порывами ветра, хлещущей по лицу дождём, ругающейся на тебя голосами ворон. Но такую осень я не боюсь... Я люблю эту серость, люблю пустые улицы под проливным ливнем... Люблю бегущих от раскатов грома пешеходов. А ещё больше обожаю чёрные улицы ночью, когда холодный ветер кидает в лицо мокрые ветки. Когда кажется, что небо - это просто очень высокий потолок, где повисли миллионы синих воздушных шаров.
Такая осень агрессивна. Она не любит никого, ей наплевать на этих мелких снующих по своим делам человечков... И за это я ей восхищаюсь. За суровость, искренность и непосредственность по отношению ко всем людям.
Но бывает и другая осень... Когда ещё шелестят листья, мягко щекочет тёплый ветер, а радостные дети играют около дома. Вот от такой осени мне больно. Мне больно идти мимо детских садов, школ... Тяжело видеть счастливые беззаботные лица: лица людей, которые могут стать всем, чем пожелают, совершить любые подвиги. Пока ещё могут...
Наверное зря считается, что человек начинает жизнь с весны... Я вот начал с лета. С беззаботного тёплого лета, когда ты веришь, что каждый день будет не такой, как предыдущий - ярче, лучше, интереснее... Когда уверен, что ты свернёшь горы, что тебя будут узнавать на улицах, ты изменишь мир. Ты знаешь это, ведь тебе все это говорят. Ты уверен, что сам видишь такое будущее...
Но проходят годы... И вдруг замечаешь, что тебя так никто и не узнает. Да, у тебя есть работа, семья, деньги, успех. Но нету этой самой мечты... Если ты мечтал петь, то твоя работа - это промежуток между обследованиями больного горла у врача. Если хотел стать художником, то все твои работы - это карикатурки для газет и рекламок...
Но как же так? Я же был таким подающим надежды! Мои стихи хвалили девушки, моими рассказами зачитывались друзья... Что изменилось?
Жизнь - она как бутон цветка. Он прекрасен, когда он не раскрыт... Но когда наступает пора цвести - мы замечаем все изъяны внутри. Вот корням не хватало витаминов - у него бледные лепестки, а вот его подморозило две недели назад - почернел у основания... А ещё до него добрались гусеницы и обожрали половинку.
Потенциал всегда лучше воплощения... Потому что мы смотрим на него и видим то, чем он может стать... Мог бы стать. Но проходят годы... И в раскрывающемся человеке проявляются его проблемы, его паталогии, желания. Зачем писать новые стихи, если можно пойти погулять с девушкой. Как можно работать над собой, если у меня проблемы с учёбой. Что лучше, заняться достижением мечты или решать необходимые бытовые проблемы? Мечта она же не убежит, да?
И вот наступает осень жизни... И осознание, что ты так и ничего не добился. Вроде всё и есть, что надо для существования, но удовлетворения от этого нету...
А потом приходит зима жизни. Когда просыпается холодное равнодушие и презрение к своим летним фантазиям. И ты просто живёшь. Ходишь на работу, делаешь повседневные дела... И тебе уже не важно, добился ты чего-то или нет. Тебе становится достаточно.

[Авто]

С плохим настроением вы, уважаемый, из отпуска возвращаетесь

[Домовенок Кузьма]

Запостю пожалуй мое любимое грустное крео...

Ранее утро…8 марта. Будильник зазвенел, и даже не успев, как следует начать свою песню, умолк под натиском моего пальца. Почти в темноте оделся, тихо прикрыв входную дверь, направился к базару. Чуть стало светать.
Я бы не сказал, что погода была весенней. Ледяной ветер так и норовил забраться под куртку. Подняв воротник и опустив в него как можно ниже голову, я приближался к базару. Я еще за неделю до этого решил, ни каких роз, только весенние цветы…праздник же весенний.
Я подошел к базару. Перед входом, стояла огромная корзина с очень красивыми весенними цветами. Это были Мимозы. Я подошел, да цветы действительно красивы.
- А кто продавец, спросил я, пряча руки в карманы. Только сейчас, я почувствовал, какой ледяной ветер.
- А ты сынок подожди, она отошла не на долго, щас вернется, сказала тетка, торговавшая по соседству саленными огурцами.
Я стал в сторонке, закурил и даже начал чуть улыбаться, когда представил, как обрадуются мои женщины, дочка и жена.
Напротив меня стоял старик.
Сейчас я не могу сказать, что именно, но в его облике меня что-то привлекло.
Старотипный плащ, фасона 1965 года, на нем не было места, которое было бы не зашито. Но этот заштопанный и перештопанный плащ был чистым. Брюки, такие же старые, но до безумия наутюженные. Ботинки, начищены до зеркального блеска, но это не могло скрыть их возраста. Один ботинок, был перевязан проволокой. Я так понял, что подошва на нем просто отвалилась. Из- под плаща, была видна старая почти ветхая рубашка, но и она была чистой и наутюженной. Лицо, его лицо было обычным лицом старого человека, вот только во взгляде, было что непреклонное и гордое, не смотря ни на что.
Сегодня был праздник, и я уже понял, что дед не мог быть не бритым в такой день. На его лице было с десяток парезов, некоторые из них были заклеены кусочками газеты.
Деда трусило от холода, его руки были синего цвета….его очень трусило, но она стоял на ветру и ждал.
Какой-то не хороший комок подкатил к моему горлу.
Я начал замерзать, а продавщицы все не было.
Я продолжал рассматривать деда. По многим мелочам я догадался, что дед не алкаш, он просто старый измученный бедностью и старостью человек. И еще я просто явно почувствовал, что дед стесняется теперешнего своего положения за чертой бедности.
К корзине подошла продавщица.
Дед робким шагом двинулся к ней.
Я то же подошел к ней.
Дед подошел к продавщице, я остался чуть позади него.
- Хозяюшка….милая, а сколько стоит одна веточка Мимозы,- дрожащими от холода губами спросил дед.
- Так, а ну вали от сюдава алкаш, попрошайничать надумал, давай вали, а то….прорычала продавщица на деда.
- Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью я вообще, мне бы одну веточку….сколько она стоит?- тихо спросил дед.
Я стоял позади него и чуть с боку. Я увидел, как у деда в глазах стояли слезы…
- Одна, да буду с тобой возиться, алкашня, давай вали от сюдава, - рыкнула продавщица.
- Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, -так же тихо сказал дед.
- Ладно, для тебя, алкаш, 5 рублей ветка,- с какой-то ухмылкой сказала продавщица. На ее лице проступила ехидная улыбка.
Дед вытащил дрожащую руку из кармана, на его ладони лежало, три бумажки по рублю.
- Хозяюшка, у меня есть три рубля, может найдешь для меня веточку на три рубля,- как-то очень тихо спросил дед.
Я видел его глаза. До сих пор, я ни когда не видел столько тоски и боли в глазах мужчины.
Деда трусило от холода как лист бумаги на ветру.
- На три тебе найти, алкаш, га га га, щас я тебе найду,- уже прогорлопанила продавщица.
Она нагнулась к корзине, долго в ней ковырялась…
- На держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари га га га га, - дико захохотала эта дура.
В синей от холода руке деда я увидел ветку Мимозы, она была сломана по середине.
Дед пытался второй рукой придать этой ветке божеский вид, но она, не желая слушать его, ломалась по полам и цветы смотрели в землю…На руку деда упала слеза…Дед стоял и держал в руке поломанный цветок и плакал.
- Слышишь ты, тварь, что же ты делаешь? – начал я, пытаясь сохранить остатки спокойствия и не заехать продавщице в голову кулаком.
Видимо, в моих глазах было что-то такое, что продавщица как-то побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня как мышь на удава и молчала.
- Дед, а ну подожди, - сказал я, взяв деда за руку.
- Ты курица, тупая сколько стоит твое ведро, отвечай быстро и внятно, что бы я не напрягал слух,- еле слышно, но очень понятно прошипел я.
- Э….а…ну…я не знаю,- промямлила продавщица
- Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько стоит ведро!?
- Наверное 50 гривен, - сказал продавщица.
Все это время, дед не понимающе смотрел то на меня, то на продавщицу.
Я кинул под ноги продавщице купюру, вытащил цветы и протянул их деду.
- На отец, бери, и иди поздравляй свою жену, - сказал я
Слезы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал головой и плакал, просто молча плакал…
У меня у самого слезы стояли в глазах.
Дед мотал головой в знак отказа, и второй рукой прикрывал свою поломанную ветку.
- Хорошо, отец, пошли вместе, сказал я и взял деда под руку.
Я нес цветы, дед свою поломанную ветку, мы шли молча.
По дороге я потянул деда в гастроном.
Я купил торт, и бутылку красного вина.
И тут я вспомнил, что я не купил себе цветы.
- Отец, послушай меня внимательно. У меня есть деньги, для меня не сыграют роль эти 50 гривен, а тебе с поломанной веткой идти к жене не гоже, сегодня же восьмое марта, бери цветы, вино и торт и иди к ней, поздравляй.
У деда хлынули слезы….они текли по его щекам и падали на плащ, у него задрожали губы.
Больше я на это смотреть не мог, у меня у самого слезы стояли в глазах.
Я буквально силой впихнул деду в руки цветы, торт и вино, развернулся, и вытирая глаза сделал шаг к выходу.
- Мы…мы…45 лет вместе… она заболела….я не мог, ее оставить сегодня без подарка, - тихо сказал дед, спасибо тебе...
Я бежал, даже не понимая куда бегу. Слезы сами текли из моих глаз…
© Redd

[BePeC]

Запостю пожалуй мое любимое грустное крео...

© Redd

МОЩНО!!!

[Домовенок Кузьма]

Совсем не миниатюра, но все же.. а то заглянет кто, а у нас и почитать нечего... Я, как Домовенок, такого допустить не могу. Посему воть:

Она и не вспомнит уже, когда впервые поняла, что стала хуже слышать звуки окружающего её мира. Может быть, тогда, когда заметила, что балкон и все окна открыты, но пение птиц и шум проезжающих внизу машин едва слышимы, как это случается только зимой. Когда все звуки и свежий воздух почти не проникают в её жилище, которое защищает от холода, воды, льющейся с небес, и палящего летнего солнца.
Давно, еще совсем маленькой, она научилась выделять из бесконечного океана шума, которым постоянно дышал окружавший её мир, странное созвучие, издаваемое чем-то большим, что, появляясь над ней, тут же заполняло собой все вокруг.

Оно давало ей вкусную еду, приятно касалось, ласково поглаживало и теребило. А иногда несло её туда, где все сверкало, и пахло влагой, поливало её водой натирало чем-то белым невкусным и пузырящимся.
Снова мыло водой, заворачивало её, мокрую, во что-то мягкое и долго грело своим большим и теплым телом.

И в какой-то момент она поняла, что то созвучие, которое существо постоянно издавало при этом, и ЕСТЬ ОНА.

И теперь, стоило ей снова услышать эти самые звуки, она радостно бежала навстречу той, что их издавала, потому что знала, что сейчас будет еда и теплая ласковая рука, теребящая холку и уши…

А что-то, чем это существо звуки издавало, иногда со странным чмоканьем приятно касалось её беспокойного холодного носа...

Но больше всего она любила, весело сбежав вниз головой веселой спиралью по множеству твердых, ведущих вниз, плоских углублений в центре их огромного человеческого жилища и дождавшись, когда со скрипом повернется твердая и холодная часть стены, прищурить глаза от ярко брызнувшего света и вдруг оказаться в беспокойном, шумном, постоянно движущемся мире, в одночасье обступившем её со всех сторон.

Как же ей сразу становилось весело, как хотелось ей радостно побегать вместе с шумными веселыми человеческими детенышами, которые никогда не сидели на месте, копались в песке и постоянно издавали свои смешные звуки, КОТОРЫЕ НЕ НАЗЫВАЛИ ЕЕ.

Но та, которая заменила ей пахнущую молоком и влажной шерстью мать, придерживая сдавливающий её горло ремень, осторожно переводила её через твердую, горячую, царапающую лапы землю, где с громким рычанием проносились издающие неприятный запах коробки с сидящими внутри чужими людьми.

И они, пройдя вниз, сквозь заросли колючих растений, сразу оказывалась в прекрасном волшебном мире, наполненном мягкой зеленой травой и шуршащими листвой деревьями. Любопытные белки в глубине щедро облитых солнечным светом еловых ветвей опасливо таращили черные бусинки глаз на то, как она с громким лаем, то неслась вперед, оставив позади свою неторопливо бредущую хозяйку, то, оказавшись далеко впереди, внезапно разворачивалась, и, подрулив на повороте своим развевающимся хвостом, так же стремительно возвращалась назад.

Едва заметные среди ветвей птицы пели друг другу свои ласковые песни, шумела листва, жужжали мухи, низко гудели шмели, а под землей сосредоточенно рыл землю боязливый крот. И уже тогда она понимала, что ничто— ни хорошее, ни плохое — не может длиться вечно. И когда, наконец, хозяйка подзывала её, громко произнося звуки, КОТОРЫЕ БЫЛИ ЕЮ, и снова надевала ей на шею широкий ремень, они, дождавшись момента, когда поблизости не было этих, дурно пахнущих, быстрых коробок с людьми, возвращались в родной двор. Чтоб снова, покружившись по спирали, подняться на самый верх и вновь оказаться в своем теплом и уютном жилище.
И много раз мир за стенами их дома постепенно становился белым, когда взамен опадающим с деревьев листьям их ветви понемногу покрывала странная белая, неторопливо опускающаяся с неба, пушистая вода. А на прогулках она вдруг замечала, что человеческие детеныши оказывались завернутыми в звериные шкуры, которые пахли страхом и смертью тех, чьей плотью они были раньше.

Но, впрочем, дети совсем не чувствовали этого, а весело кувыркались в этой, ослепительно сверкающей на солнце, пушистой воде.

Потом, через много прогулок, холодная мягкая вода постепенно становилась просто водой. Она понемногу уходила в землю, и оттуда, навстречу солнцу, становящемуся с каждой прогулкой все горячее, начинала упорно пробиваться вверх неправдоподобно зеленая упругая весенняя трава.

Уже и хозяйка не казалась ей такой огромной, а она сама, проходя по комнате, могла запросто положить свою морду на стол, который, когда-то, в детстве, снизу ей казался небом. И зря волновались нечастые шумные гости, ведь она ничего не пыталась с этого стола съесть, просто ей было интересно, как оно там, в их нелогичном и бестолковом человеческом мире. Та, которая стала её матерью, уже не выводила её на прогулку тогда, когда беззаботные птицы сообщали друг другу о величественном появлении солнца. Она долго не могла оторваться от своих сладких цветных снов, которые каждую ночь ей дарил бесконечно любящий её Бог. И поэтому приходилось долго и безрезультатно проводить по ее лицу своим чутким холодным носом. А потом, когда солнце уже поднималось настолько высоко, насколько ему в этот день было дозволено подняться, они, наконец-то, спускались в этот безусловный шумный мир за скрипучей стальной дверью,которая не пускала в их дом, чужих, странно пахнущих людей.

В который уже раз подсыхал асфальт, через робко открытые, наконец, окна на улицу вырывалась музыка, чтоб освободить место в доме чистому, становящемуся с каждым днем все более многоголосым, пению птиц. Ветки деревьев заполнялись ласково шелестевшей при каждом прикосновении ветра, блестящей молодой листвой. И, упруго погружая при каждом прыжке лапы во влажную теплую землю, она однажды почувствовала то немногое, что ей осталось понять в этой, далеко не самой последней её жизни.

И теперь уже ничего из того, что каждый день происходило вокруг нее, не вызывало ее недоумения. Она так и не стала взрослой, но зато она стала мудрой. Взрослый – это тот, кто понимает мир, и не удивляясь ему умеет этот мир использовать. Мудрый — то тот, кто понимает замысел Бога и свою роль в этом прекрасном замысле…

Она уже давно не обижалась на хозяйку, когда с всё большим трудом, сквозь мягко окутавшую ее старческую глухоту, почти уже угадывала издаваемые той звуки ворчания и раздражения. Их прогулки становились все более редкими и короткими. У неё появилась одышка, и путь вниз, во двор, отнимал у неё все больше сил. И тогда однажды она с трудом забралась на кресло, а оттуда на широкий подоконник, где, положив морду на лапы, наконец-то смогла видеть постоянно покачивающиеся, доросшие за эти годы до ее этажа, ветки дворовых деревьев. А если она поднимала голову и напрягала ослабшие, слезящиеся глаза, то могла видеть проходящих по улице людей и детей, возящихся в песочнице. Совсем не тех детей, которых она когда-то увидела там впервые. Она понимала, что те никак не могли оставаться детьми, пока она старела. Но похожих на них, очень похожих…

И с тех пор почти все свое время она проводила на подоконнике, смотря в окно. Совсем как человеческие старики, которым жизнь за окном вполне заменила их собственную, ту, которой почти уже не было...

А однажды она видела, как огромное небо далеко за соседними домами затянуло черными тучами, а здесь, вокруг, воздух был весь пропитан солнечным светом… И вдруг с неба стали величественно падать огромные теплые дождевые капли. И никому из проходящих внизу людей даже не приходило в голову достать зонтик, и все, как ни в чем не бывало, все так же неторопливо шли по своим делам. А очень далеко, где-то между искрящимися дождевыми каплями и далеким грозовым небом, мудрой улыбкой Бога величественно зрела радуга.

И еще давно она слышала, как её хозяйка говорила кому-то о том что пятнадцать лет — это очень много для собаки, и что это очень хлопотно, иметь в своем доме такую старую, глухую собаку. И что неизвестно, сколько эта собака еще проживет.

Но разве умела она говорить человеческие слова, а если б и умела, то кто она такая, чтоб рассказывать людям о всех прекрасных, известных ей замыслах Бога. Она уже давно не думала весной о материнстве, когда за несколько дней приятно пахнущие вкусные таблетки постепенно уничтожали неясное томление при виде разноплеменных горделивых кобелей и смутные мысли о тявкающих пушистых комочках с толстыми неспокойными хвостиками, ласково тычущимися в ее мохнатый живот.

А однажды, вместе с очередным восходом солнца, она наконец-то почувствовала его. Она не чувствовала расстояния, она не знала, как далеко он сейчас находится. Она чувствовала дистанцию между собой и им во времени и чувствовала, как эта дистанция, едва лишь образовавшись, тут же начала неумолимо сокращаться.

А между тем, где-то в воздухе уже витала осень. Солнце вдруг стало не безжалостно горячим, а каким-то покровительственно теплым, ветер теперь нес прохладу, а уютные вечера совсем ненавязчиво манили куда-то… В роще, через дорогу, все перепуталось в карнавальном мелькании разноцветных осенних деревьев. В воздухе уже пахло жжеными листьями, хотя самого дыма еще нигде не было видно…

В тот самый день ей с самого утра не хотелось есть. Небо затянуло тучами, а воздух был весь пропитан невидимыми водяными каплями. Медленной часовой стрелкой по небу величественно проплывало солнце. Она лежала, как обычно положив голову на свои старые, ослабевшие за столько лет, лапы… Незаметно и медленно заканчивался еще один день. День, который изначально не должен был иметь смысла, как и много сотен других. Но вот только у этого дня он был. Был смысл именно в этом дне, в отличие от многих сотен предыдущих.
Это был день, из-за которого….
Это был день для того, чтобы….

И тут, она почувствовала, как открывается дверь... Она подняла голову и увидела в проёме входной двери свою хозяйку, руки которой были заняты какими-то тяжелыми кульками. Не выпуская кульков из рук, та пыталась, неудобно развернувшись, как то закрыть эту дверь...

И тут время остановилось...

И в звенящей тишине зависла падающая, с испуганным лицом, внезапно потерявшая равновесие, хозяйка, и выпущенные из рук, грузно оседающие от удара о пол, кульки...

Он, протискивающийся в дверь, которую хозяйка так и не смогла закрыть, он, внешность которого она так и не рассмотрела, он, по сути, не имеющий для неё внешности…

Он, у которого был запах тревожного промозглого осеннего утра…

Он, у которого было только место во времени, которое так давно чувствовала только она, и которое уже почти слилось с её собственным…

A дальше сдвинувшееся, наконец, с места время внезапно превратилось в её дыхание…

Вдох… и собравшись в комок, она почувствовала покалывание во всем своем теле. Выдох — тело, выпрямившись по дуге, медленно слетело с подоконника и коснулось передними лапами пола.
Вдох — задние лапы коснулись пола, и, слегка согнувшись, приняли на себя одряхлевшее тело, готовясь спружинить.
Выдох — тело, собрав все силы, метнулось в направлении него.
Вдох — тело столкнувшись с ним, увлекло его на пол, прибавив к своей массе силу её прыжка… А её зубы легко нашли выступающий хрящ на его горле, который совсем не отличался от тех, что часто приносила из магазина её хозяйка…

И еще, в этот вдох, она успела почувствовать неумолимо проникающий между её ребрами холодный злой металл…

Выдохнуть ей уже не удалось….

А на следующее утро осень, еще вчера с унылостью озябшего сироты нагонявшая тоску, радостно обратилась в багряно-красное, теплое, как забытый огонь камина, ласковое бабье лето….

© ФсьйоБутиД aka TEODDOR

[Тролло]

Жесть,а некоторые покупают такие книжки,за 150 р.+5))Приятно,что ,когда ты пробегал через 6-7 в Колизее я таки хоть раз попал видать по голове)Спс, лыбнуло

[Взбитые сливки]

Осмелюсь выложить одну из моих любимых миниатюрок.
Пишу под псевдонимом Вера Лисица.

Ночь.

Холодный пол.
Я стою в пустой, безжизненной кухне. Смотрю в окно.
В доме напротив кое-где ещё виден свет, устало пробивающийся сквозь густой, осязаемый мрак.

Почему они не спят, эти люди?
Может быть, их, как и меня, накрыла внезапная тяга к ночи?
Хотя нет, они же включили свет - моё окно тускло мерцает темнотой.
Может быть, это дети, которые боятся спать?
Вряд ли. Не тот час - родители давно уложили бы сорванцов.
А, может быть, они просто умерли и уже не могут выключить свет?..

- Давай считать окошки?

Я спросила это с игривой полуулыбкой, ударив мечтательным взглядом по соседнему дому. Ну, в общем, как и полагается безумной. И ты отреагировал тоже как полагается: чуть диковато посмотрел, прижал к себе и пробурчал, слегка куснув за ухо, "пойдём спать".

Я высвободилась из объятий. Иди. Ты же не понимаешь этой ночи. Не чувствуешь. На кой чёрт тебе считать окошки, если можно заняться чем-то более жизненным? Отдать дань инстинктам, в конце концов.

Немного потоптался со мной. Не понял, ушёл.
Так странно - обществу живого человека, живой комнате, я предпочитаю одиночество мёртвой кухни. Здесь спокойно. Пусто и холодно.
Наверное, это признак приближающейся смерти.

Дождь. А за окном начался дождь... Выйти бы сейчас на улицу, как есть, в одной футболке, и танцевать, растрепав волосы, босяком по только что созданным лужам. Было бы здорово.
Но ты бы не понял. Сказал, как всегда, что это пустое ребячество и что я заболею. Или загремлю в дурку.
Так смешно...

Я приоткрыла окно и аккуратно высунула руку, стремясь поймать хотя бы частицу дождя. На кухню ворвался леденящий ветер. И, следом - ты.
Сейчас начнётся: что ты делаешь, простудишься, о чём ты думала...
Ещё молчишь - дал мне время подготовить оправдание.
Смотришь, будто на провинившегося малыша.
Выжидаешь.

Я наклонила голову. Взгляд прямо, только глаза в глаза. Никаких эмоций. Смотрю. Чувствую. Медленно слизнула каплю, успевшую наброситься на мой палец за короткую секунду под дождём. И, предупреждая твою тираду, наивно шепчу слегка сумасшедшее:

- Давай считать окошки?


20 января 2008 г.

[Домовенок Кузьма]

Спасибо, понравилось.

[Домовенок Кузьма]

Миниатюры, говорите.. Ну ладно, экспромтик...

Я смотрю ей в глаза. Они, как и прежде, чудесного цвета морской волны, но теперь в них тоска и боль. А раньше они искрились весельем и озорные чертенята постоянно пробегали в ее взгляде. А как хорошо им было, когда он брал ее с собой на прогулки в те места, которые ему дороги... Она разделяла его радость и им казалось,что так будет всегда...А теперь в ее взгляде лишь тоска и боль. 12 лет - большой возраст для кошки. Смерть близко........

[Синеглазая]

"Пишу под псевдонимом Вера Лисица. Ночь."

Спасибо, Вера. Произведение очень понравилось. Как часто вторые половинки не могут нас понять.
Мы разные, может по-этому нас так тянет друг другу...

[Лаари Лоруш]

С вашего добрейшего позволения выложу это:

Роковая ошибка.

-Привет-услышала я приятный голос за спиной. Обернувшись, я увидела его. Светлые волосы, голубые глаза. Принц из сказки.
-Привет-ответила я.
Он слегка улыбнувшись, протянул руку-Эрик-это произошло так просто и естественно, что я забыла об осторожности. Забыла о том, что не могу себе позволить вот так запросто познакомиться с парнем. Не могу. Просто не имею на это право.
А я забыв обо всем кинулась в пучину чувств, которые вдруг захватили меня с головой-Изабель-и я пожала протянутую руку.
Мы прогуляли весь вечер. С ним было безумно легко и свободно. Мы резвились как дети, смеясь почти беспричинно.
Закрыв за ним дверь и провожая его взглядом, наблюдая из окна, как он скрывается за поворотом, я улыбалась как дурочка. Потом я кружилась по комнате, снова и снова вспоминая наш вечер. Но вот у меня зазвонил телефон.
-Да-я хорошо знала этот номер. Намечается работа-Скоти, кто на этот раз?
С другого конца провода послышался легкий смешок-Ты всегда готова Изи! Собирайся я щас заеду-я услышала короткие гудки. Выпив стакан сока и натянув куртку, я спустилась и вышла на улицу. Около подъезда меня уже ждал его Хаммер. Я села на пассажирское сиденье и оглядела в зеркало заднего вида то, что Скотти прихватил с собой.
-Похоже нас ждет веселая ночка?-я внимательно изучала два мачета лежащих на заднем сидении машины-что? Опять кровососы?
Скотти лишь кивнул и машина сорвалась с места.
Я вернулась под утро. Сбросив окровавленную одежду и приняв душ, я босиком прошлепала на кухню. Сев за стол, я налила стаканчик виски и осушила его залпом. Жгучая жидкость обожгла горло и я закашлялась. Нет к этому не возможно привыкнуть. Я вспомнила голубые глаза Эрика и улыбнулась, но в следующее мгновение мою душу охватила щемящая грусть. Как я могла совершить такую ошибку. Но мне так хотелось тепла. Обычного человеческого тепла. Хотелось уюта и любви. И я решилась. Решилась, позабыв обо всем, рискнуть и возможно обрести счастье. Так я думала, погружаясь в тяжелый сон.
Меня разбудил телефонный звонок. Это был Эрик.
Следующие две недели пролетели словно волшебный калейдоскоп. Ночью я охотилась. Охотилась на этих мерзких тварей, вечно наровивших портить жизнь людям. А днем я отдавалась фантастическим чувствам, окутывавшим меня в присутствии Эрика. Но все назойливее в мой мозг врывались мысли о том, что я должна ему все рассказать. Он ничего не спрашивал, но я ловила его короткие взгляды на мою коллекцию оружия, украшавшую стену гостиной. Я должна ему все рассказать. Возможно завтра. Но сегодня я подарю нам еще один день безмятежного счастья.
Мы шли по аллеи и нас освещала почти полная луна. Он посмотрел в небо и вдруг неожиданно обнял меня и припал к моим губам страстным поцелуем. Я с самозобвением отвечала на этот поцелуй. Его губы пленили, сводя с ума. Он немного отстранился и заглянув в глаза произнес-Я люблю тебя, Изабель-его голос был тихим и мягким и ринулась в бездну.
Мои руки обвили его шею-Я люблю тебя, Эрик-и мои губы нашли его губы. Наш поцелуй длился вечность, унося нас в мир страсти и любви. Я скажу ему. Скажу обязательно. У нас не будет тайн. Но только не сейчас. Видит бог я не могу сейчас разрушить то, что окутывало нас в данную минуту.
Но на следующий день Эрик не позвонил и потом и снова. Я не слышала о нем почти месяц.
-Изи-резкий голос Скотти выдернул меня из грустных воспоминаний-дорогая есть работенка.
Через 10 минут мы уже мчались в нужном направлении. Дорогу освещала лишь полная луна. Я почему-то вспомнила Эрика. Машина остановилась и я грустно улыбнувшись, вышла.
-Его видят всегда здесь-спокойно докладывал Скотти. Сегодня наша дичь гнусный оборотень. Ненавижу этих тварей. Я взяла пистолет, заряженный серебряными пулями и укрывшись в тени кустарника, стала ждать. Ждать пришлось не долго. Вот он появился на поляне. Я всмотревшись, почувствовала, как сжалось сердце. Выскочив из своего укрытия я закричала-Эрик, черт тебя возьми какого хрена ты здесь делаешь?
Он посмотрел на меня и на его губах появилась грустная улыбка-Я рад, что это будешь ты-и с этими словами с ним началась метаморфоза от которой холодело внутри. Через секунду на меня смотрел двухметровый оборотень со звериным оскалом. И лишь глаза. Это были по прежнему его глаза. Я почувствовала как предательски защипало глаза. Он медленно подходил ко мне. С огромных клыков стекала слюна. Я как зачарованная смотрела на любимого.
-Изи! Стреляй черт тебя возьми!-услышала точно во сне. Я не могла оторвать взгляд от его голубых глаз. Оборотень встал на четыре лапы, готовясь к прыжку.
-Изи! Что ты медлишь?!
Все последующее было словно в замедленном кино. Оборотень отталкивается задними лапами, поднимая свое мощное тело над землей в прыжке. Я выхватываю пистолет и серебряная пуля попадает точно в цель. Сердце оборотня замирает...последний удар и тишина. Гибкое тело без дыхания падает на землю. Пистолет выпадает из моих рук. Я опускаюсь рядом с Эриком на колени, по моим щекам струятся лезы. В его глазах потух последний огонек. Я провела рукой по его лицу, прикрывая остекленевшие глаза-Прости...

[Target For A Dream]

Написал другую миниатюрку: захотелось немножко стиль изменить

Я проснулся и, открыв глаза, увидел, что свет полностью заливает мою комнату, придавая ей какое-то тепло. Но видимо, Солнце не знало, что мне нужно совершенно другое тепло, которое оно никогда не сможет заменить. Вчера мы расстались... Опять эти же смешанные эмоции, которые как клубок из разных нитей, ютился в моей душе... Я любил ее и ненавидел, восхищался ею и проклинал ее, хотел быть с ней и не хотел... Очередная история любви, очередное расставание, очередное "похмелье" после того, как теряешь голову... Все повторялось из раза в раз, менялись только девушки и сами чувства подстраивались под наши характеры. А любовь была очень изворотлива и имела много обличий, что я еще не один раз не видел чтобы один из таких романов был похож ну другой. Совпадали только начало, когда ты замечал в ней что-то, и конец, когда еще удивлялся, что остальное ты не разглядел...
Я встал с кровати и поглядел в окно, в котором видел людей, которые спешили куда-то в этот выходной день. Как мы вообще во всей этой толпе людей находим кого-то, которого можем любить? Любить просто так, без причины и не требуя ничего взамен? Я могу задаваться этими вопросами и дальше, но я и так знаю что ответа никто не знает...
Через полчаса я уже был на улице, потому что дома сидеть я не мог: все напоминало о ней. Я просто пошел погулять по морозным улицам, не звоня ни друзьям, ни кому-нибудь другому. Я просто хотел побыть один, а на улице даже самое лучшее место: все прохожие просто проходят мимо по своим делам, чтобы встретиться со своими друзьями, со своими близкими и заботиться лишь о своей жизни. На улице было как-то оссобенно холодно и даже, солнце, которое пробилось через облака не могло исправить всю холодность этого города. Я был потерян там, где меня могли все найти. Я был одинок там, где были все мои друзья и близкие люди. Я очередной раз "упал" там, где меня могли все подстраховать.
Я просто шел по этим промершим улицам, которые не могло растопить ни что, кроме той огромной звезды, которая светит без причины и не требуя ничего взамен. Кажется, весь наш мир может согреть и сделать его лучше может только любовь, но все вокруг твердят, что это сможет сделать антикризные меры, стабилизация рубля, рост ВВП. Неужели люди разучились различать жизнь и существование?
Я хотел опять чувствовать только любовь, это светлое чувство, которое будит в тебе все самое хорошее, все самое лучшее. Но сейчас эти желания не в счет. Мы расстались, ведь мы не можем быть вместе.

Изменено: Target For A Dream, 01 Февраль 2009 - 13:36

[Домовенок Кузьма]

…Никелодеон все-таки соединился с Джетиксом, и полки уродцев разворачивались в боевой порядок. Пятачок этого уже не видел, развороченный бок не оставлял ему шансов, и только толстая лапа друга держала его в этом мире.

- Винни, - спросил он вдруг, - а мы и правда англичане?

- По рождению, – сумрачно отозвался медвежонок. - Только по рождению.

- У меня штаны клетчатые. Наверное, я шотландец. – Кровь точила по боку тонкой струйкой и говорил Пятачок все тише.

- Конечно, шотландец. Они же самые стойкие воины! – Винни безуспешно попытался сглотнуть комок, вставший в горле. – Я всегда подозревал, что ты Мак Пятак!

- Нет.. О`Пятачок. Так правильнее… и красивее… О`Пятачок вступает в бой… Ты же напишешь… - Пятачок шумно выдохнул. И не вдохнул.

- О, Пятачок… - Медвежонок замер, боясь потревожить друга. Время просто остановилось, пропали и звуки и запахи, пропал весь мир. Пропал и сам Винни, уставший на этой безнадежной войне, и казалось ему, что там впереди ему приветственно машет лапой небольшого роста воин в клетчатых штанах, и надо нагнать его, сказать, чтобы он вернулся, ведь это же ужасная ошибка, да и О`Пятачок скорее ирландская фамилия…


* * *

Карлсон сидел на дереве и отчаянно мерз. Утренний холод пробирал до костей, но комплекту теплой одежды разведчик предпочел десяток противопехотных гранат - вес тот же, а пользы больше. Перелететь через линию фронта днем было нереально - у расплодившихся уродцев были счетвереные пулеметы. Поэтому Карлсон покрывался гусиной кожей, вытирал нос, мрачно оглядывал окрестности, но не двигался с места. Транспорт запаздывал.

- И-и-и, бразза! Лук, лук, хиариз энисинг стрэйндж! - Из подлеска выбралась пара редкостных страшилищ. Они гордо называли себя бобрами, но Карлсон даже после знакомства с Айболитом не мог представить, как из бобра можно сотворить нечто подобное.

А, проклятье! обертка от аварийной шоколадки выпала из кармана!

Ждать было некогда, в любой момент могло подойти подкрепление, и Карлсон ударив по кнопке на животе, кинулся в атаку. Заложив вираж, он с ходу успокоил этого приметливого, и развернулся было ко второму, но тот оказался не прост. Это подобие бобра уже стояло у дерева с "Стингером" на плече, уворачиваться не было никакой возможности, и Карлсон ринулся в крутое пике, желая только подобраться поближе, чтобы и уродца задело осколками.

Отморозок запаниковал, выронил оружие и тонко заверещал от ужаса - лицо падавшего на него Карлсона было перекошеной маской праведного гнева.

- Лови плюшечку, голодяй! - Карлсон как на учениях метнул четыре гранаты, накрывая цель квадратом, и попытался выйти из пике. Попытка окахзалась удачной, пике перешло в бреющий полет над краем болота. За спиной ухнули взрывы, (есть еще один, мелькнула мысль), и что-то мелкое и тяжелое с металлическим стуком цвиркнуло по несущему винту, Карлсона мотнуло, и он на полной скорости врезалс в болото, подняв фонтан брызг. "Врут про свой осколок", - успел подумать летун, после чего мысли закончились.

* * *

Тихим болотным течением вдоль берега влекло здоровенное замшелое бревно. Иногда у этого бревна отрывалась пара цепких золотистых глаз, после чего курс корректировался. Наконец бревно остановилось и разинуло зубастую пасть, из которой деловито выбрался Чебурашка. По свисающей маскировке пушистый малыш взобрался на голову крокодила, снял огромные очки-консервы, вынул из ушей затычки и огляделся.

- Эх, зеленый, чего-то я не вижу его. Неужто опоздали?

- Нет. Все по расписанию. До контрольного времени минута - как раз нам до берега добраться.

- Тогда двинули. Только давай-ка не напрямую, а вдоль во-о-о-он тех камышей. Как-то примяты они странно.

Гена молча заработал хвостом и лапами. На выходах он никогда не спорил с Чебурашкой. Большие, чуткие уши, острое зрение в любое время суток, здравый смысл - все это делало маленькогозверька лидером. В лагере же Чебурашка тушевался, забивался в палатку и занимался каими-то своими мелкими делами, изредка выбираясь погреться у костра и послушать, как Гена поет.

При ближайшем рассмотрени примятость обернулась целой просекой, в конце которой друзья увидели знакомую толстенькую фигуру, лежавшую ничком.

Карлсон был жив, но без сознания.

- Щас, щас мы его, - "товарищ Че" быстро вытащил из небольшого рюкзака аптечку. - Так, глюкоза, адреналин, вена... Готово. Засекай, Гена, время - через пятнадцать секунд встанет.

Карлсон открыл мутные глаза. Потом зашевелил опухшими, разбитыми губами, поминутно отплевываясь:

- Еще глюкозы. Че, дай еще...

- Хватит. Нам еще сколько назад плыть.

- Не боись, у меня в НЗ сто тысяч пачек глюкозы, мне б силы до него добраться.

- Что до Базы, что до НЗ - все одно переться. Так лучше сразу на базу. Да и командир ждет. Гена, поднырни под него, у меня сил не хватит такую тушку наверх затащить.

- Поднырни... Я что, подводная лодка, что ли? - заворчал крокодил, стаскивая постанывающего Карлсона на место поглубже.

- Нет, - совершенно серьезно ответил Чебурашка. - Ты гораздо лучше любой подводной лодки. Я бы не променял тебя на сто тысяч подводных лодок.

Потом он уложил поудобнее Карлсона, снова впавшего в забытье, и накрыл его маскировочной сеткой. И всю обратную дорогу держал его за руку, боясь упустить пульс.

* * *

Тонко очиненый карандаш постукивал по карте, привлекая внимание.

- Противник вышел к линии Болото Ягишны - Ромашково - Простоквашино - Зачарованный лес. Есть опасность вторжения в Джунгли и Север. Паравозик долго оборонялся, но в конце концов его заставили отойти в само Ромашково. Простоквашино оказалось под фланговой угрозой и я предлагаю его оставить.

Малыш поднял голову и обвел собравшихся холодным взглядом. Вроде и цвет глаз не изменился, все тот же голубой - но сейчас вместо летнего неба было северное сияние, стылое и беспощадное.

- Не согласен. - Тут же откликнулся из дальнего угла Дядя Федор. - Я из Простоквашино не уйду.

- Неподчинение приказу? - Взгляд малыша налился тяжестью. - Военное время, знаешь ли...

- А какая мне разница, где лечь? - отозвался Дядя Федор. - Мне уже отступать некуда.

- Это ты, Дядя Федор, правильно говоришь, - подошел сбоку полосатый Матроскин, - нам из Простоквашино уходить нельзя. Там еще как фишка ляжет, а уйдем - все, обратно не возьмем.

- Ладно, Шарик - понятное дело, с коллективом, а ты, Печкин, чего молчишь? Тоже геройствовать будешь?

- Так ить враги первым делом что брать будут? Мосты, банки, почту. Как я им своими руками почту отдам? Не, я в Простоквашино, там на холме сподручно будет.

Тут Малыш заметил, что Печкин необычайно спокоен и суров, на голове бескозырка, а из распахнутого ворота выглядывает чистехонькая тельняшка.

- Ну а это-то зачем? - Командующий жестом показал на бескозырку.

- Да ты просто не в курсе, командир, - засмеялся Дядя Федор, - Печкин в морской пехоте мичманил, да списан был по ранению. Все нормально, все по праву. Ну, скажешь еще что?

- Если решились - держитесь крепче. Против вас Жирный Луи с папашей и всем семейством. И Арнольд. Я могу рассчитывать на вас? Если вы хотя бы вечер продержитесь - я смогу перебросить подкрепление в Зачарованный лес, у них там совсем худо.

- Совсем? - прищурился Дядя Федор, - Сова поди-ка депешу прислала?

- Совсем. - Малыш прошелся вдоль стола с картой. - Пятачка положили, Винни ранен, Иа ранен, ладно хоть легко. Карлсон лично летал.

- Понял. Добровольцев со мной отпустишь?

- Куда вас девать, бери. Но не больше трех, а то знаю я вас - весь личный состав сманите! - Малыш уже даже знал, кто эти добровольцы.

- Тогда мы пошли. Вперед, гвардия, нам еще окопы рыть. Персей, Тесей, Язон - не забоитесь, а?

- Цэ, - отозвался голос, кажется Тесея. - Я на Минотавра одын ходыл - не забоялся. Пошли уже.

* * *

Вечер накрыл Таинственный лес, и чем ближе подходила ночь, тем тише становилось на войне.

- Вот я никак не пойму, говорил Винни-Пух, регулярно прикладыаясь к фляжке. - Кролик, ты же умный, вот объясни мне, что происходит?

- Война, - пожал плечами Кролик. - War never end. И все такое.

Уши у Кролика понуро свисали из прорезей в каске, очки в очередной раз погнулись, на щеке красовалась длинная царапина, а камуфляж был в таких лохмотьях, словно его драла стая собак. Хотя и в самом деле, была стая каких-то лающих мутантов, но назвать их собаками можно было только в наркотическом бреду.

- И все же не понимаю. Вот смотри, мы - англичане, Карлсон - швед, Маугли - не разберешь, но пусть индиец. Тесей так вообще грек. И еще их там взвод набирается, герои Эллады. Герда - датчанка, Чипполино - итальянец, да и Буратино, говорят тоже наполовину оттуда. - Винни на секунду замолчал, опять промочив горло. - Как так получилось, что мы воюем в России?

- Тебе что-то не нравится? - Кролик попытался изобразить ушами вопрос, но сил уже не хватило. - А как русские бьются ты не видел? При мне Баба-Яга в своем болоте на отряд трансформеров пластилиновую ворону спустила - я думал, поседею. Они же пока ее отогнали половину отряда положили. А она то в ворону обернется, то в собаку, то в корову. А массу-то никуда не денешь. Ты собаку размером с корову видал когда-нибудь? А Двое-из-ларца? Ты где еще таких диверсантов видел? А Серый Волк как бился? Он же в одиночку половину Севера удерживал!

- Да я не о о том, остынь ты - Винни протянул другу фляжечку и с умилением наблюдал, как тот утоляет жажду. - Я понять хочу, почему мне самому с родственниками воевать не противно. Ты же их видел сегодня?

- Видел. - Кролик коротко хохотнул. - Только что-то не понял, вот этот глупый огородник-хлопотун - мой родственник? А этот, в полосатом купальнике - родственник О´Пятачка? Бред. Чем такие родственники, лучше быть сиротой.

- Ага. "Ну и дела!..." - передразнил Винни-Пух. А представь, каково эллинам было. Это вот их боги? А Это - Геракл? В Аид, всех! Персей до сих пор успокоится не может, все порывется под покровом ночи в атаку пойти.

Оба еще по разу приложились к фляжке.

- Вот я одно не пойму, - медленно произнес медвежонок, глядя в костер. - Будет ли подкрепление? Сколько лет мы уже бьемся, а, ушастый? Ты посмотри - Малышу уже скоро полтинник, мы тоже уже не мальцы, даже Дяде Федороу - и тому за тридцать. Где подкрепления? Кто нас сменит?

Кролик молчал и тоже избегал встречаться с медвежонком взглядами.

- А ведь какие имена были... Ладно, промолчу про центр. А вспомни Арменфильм? Киевнаучфильм? Свердловск? Ленинград? Таллин? Где они? Где подмога? Неужели мы - все, что стоит на пути сериальных мутантов?

- Пока все. - коротко отозвался подошедший к огню Малыш. - Вся надежда на то, что те, кого мы защищали все это время и дальше будут звать нас к себе. Чтобы мы защищали их детей. Пока нас помнят - мы в строю. Пока нас зовут - мы будем биться.

.....................

...Ма, включи мультики, - раздался откуда-то издалека тонкий голос, - ну пожалуйста, включи...

© cancerogen

[Domovenok Kuzma]

Слабый ветерок покачивал мокрую березу за окном. Свет фонаря, пробиваясь сквозь прореженную осенью листву, играл на ковре светлыми пятнами, прыгающими друг через друга, словно расшалившиеся котята. Хозяин, как обычно, сидел за компьютером, щелкая клавишами, освещенный лишь слабым светом монитора.

Кот Гаврош лежал на диване и задумчиво смотрел в хозяйскую спину, прикидывая, не пора ли возопить о корме насущном. Есть, правду говоря, не хотелось, но как приятно, когда Хозяин бросает свои непонятные дела, и ведет на кухню, к любимой мисочке, наваливает в нее из пакетика что-нибудь вкусное в соусе и нежно уговаривает поесть!



Отсветы фонаря отвлекали внимание. Гаврошу все казалось, что какая-то наглая мышь выползла откуда-то из норки и пытается нарушить покой семьи. То и дело кот недовольно опускал взгляд на ковер, внимательно присматриваясь к мелькающим пятнам.

Береза качнулась. И в этот момент Гаврош заметил что-то неправильное, что-то такое, от чего шерсть на загривке мгновенно встала дыбом, а усы угрожающе нацелились вперед. Все тени скакнули в такт движению дерева за окном, и лишь одна словно приросла к своему месту и, казалось, наоборот, поползла в другую сторону, увеличиваясь, растекаясь.

Кот напрягся. Как же он не любил эти неправильные тени! Не так давно такая же тень вытянула у него восьмую, предпоследнюю жизнь. А до этого – седьмую. Еще раньше – еще шесть жизней. Хорошо, что у него их было девять, а то бы и на один год не хватило, не говоря о девяти. Девять лет, девять жизней…

Гаврош поежился и вгляделся внимательнее. Так и есть: тень ползла по ковру, не отвлекаясь на глупые прыжки, которые совершали другие тени, соревнуясь с отсветами фонаря. При этом она становилась все темнее и насыщеннее. Кот обнажил клыки.

Когда он был котенком, то часто прыгал на эти тени, не понимая, что это такое. Тени маленьких бед пугались его еще тогда и исчезали, не успев вырасти. Когда над семьей, приютившей его, сгустилась первая тень настоящей беды, Гаврош тоже прыгнул, играя, и… и потерял свою первую жизнь. Ему стало страшно. Страшно и очень обидно. Ведь он всего лишь хотел поиграть, а получил боль. Пусть и быструю, но острую и какую-то неприятную, липкую. Он жаловался Хозяину, но тот не понял жалобы. Позже, повзрослев и отдав за хозяев еще две жизни, Гаврош убедился, что люди не видят теней надвигающихся бед. Ну что ж? Зато он видит. С той поры его главной обязанностью была борьба с этими страшными тенями.

Тени приходили часто. В основном маленькие, еле заметные. Им достаточно было показать длинные, мощные клыки. Иногда появлялись тени побольше. Не бед, - неприятностей. На них приходилось прыгать, разрывая кривыми острыми когтями. Хозяева смелись над ним, глядя, как он танцует на полу, хлопая лапами по пустому, как им казалось, месту. А он, устав, расправившись с тенью, растягивался на ковре, с умилением глядя на смеющихся хозяев, радуясь, что спас их от очередной проблемы.

Но когда над семьей вырастала страшная тень настоящей большой беды, откупиться от нее можно было только жизнью. Такие тени появлялись восемь раз. И каждый раз, кроме первого, когда он не понял происходящего, было очень страшно. Но Гаврош, не задумываясь - несмотря на страх, сковывающий все его существо - отдавал свои жизни, выручая жизни когда-то спасших его людей.

Сейчас он смотрел, как на ковре растет, сгущая черноту до глубины ужаса, девятая беда. Самая большая, самая страшная. Таких он еще никогда не видел. Девять лет, девять бед…

Гаврош тихо мяукнул.

- Сейчас, малыш, сейчас пойдем кушать, - немедленно откликнулся Хозяин, не поворачивая головы.

Кот посмотрел на хозяина. Нет, с ним, вроде бы, все в порядке. И вдруг кошачье сердце словно сдавили черные кривые когти. Хозяйка! Хозяйка где-то там, в ночной темноте пробирается к дому!

Гаврош снова вгляделся в тень, лихорадочно стуча хвостом по дивану. Тень росла, принимая контуры человека. Высокого худого человека. Вот обозначилась голова, выросли ноги, вытянулись руки. И в руке Гаврош, цепенея, разглядел такой же предмет, каким Хозяин нарезает ему мяско на дощечке. Девять лет, девять бед. Девять лет, девять бед…

Кот оскалился, приподнимаясь на диване и дрожа челюстью, готовясь к прыжку. Девять лет, девять бед. Девять бед, девять жизней…

Тень стала поднимать руку со страшным предметом. Хозяин! Что же ты?! У меня ведь последняя жизнь! Хозяин!

Хозяин продолжал клацать клавишами, не замечая нависшей над семьей беды.

Надо что-то сказать ему… На прощанье. Что?

Тень подняла руку выше… Девять лет, девять бед…

Тень сделала еще один шаг… Девять лет, девять бед…

Рука пошла вниз… Девять лет, девять бед…

Со страшным криком, в котором сплелись вместе и боль прощания с жизнью, и воспоминание о счастье почесывания хозяйских пальцев, и вечность кошачьей заботы, Гаврош рванулся вперед в последнем прыжке, раскрывая пасть с верными клыками, вытягивая смертоносные для обычных неприятностей когти навстречу хищно повернувшейся ему навстречу тени.

Девять лет, девять бед. Девять бед, девять жизней.

Живите, люди!

Живи…

© 7_korov